Этот день вышел долгим и, пожалуй что, трудным.
Я не жалуюсь, я сам выбираю свой путь и сложности на этом пути, чтобы потом наслаждаться плодами своих трудов. Ну. или своим опытом, тут уж как повезёт. Мне даже неважно, какое я одержу поражение и какие потерплю победы. Мне важен сам процесс. Хотя я часто действую в ущерб здоровью и это не очень хорошо.
Вот сейчас половина третьего ночи. Через три часа мне нужно вставать. Предстоящий день тоже обещает быть долгим и трудным. А я все еще болею...
Зато я посмотрел просто потрясающий фильм. Один из самых классных. Мне пока с этим флешмобом везёт на фильмы.
И неплохой рисунок. И неплохой рассказ.
Я жалею лишь о том, что в сутках всего 24 часа. Я не успеваю поспать за это время.
РадиоОна осторожно прикоснулась к гладкой, уже давно потертой временем, некогда блестящей полированной поверхности. Я невольно вздрогнул, словно её пальцы проникли ко мне под кожу и прикасались к обнажённому скелету.
— Вот это да! Такое старое! Сколько ему лет?
— Оно тут, сколько себя помню, — я пожал плечами. — Бабушка говорила, что сама помнила его с тех пор, как была маленькой.
— Эх, не работает наверняка, — раздосадовано вздохнула она.
— Никогда не работало. Мне всегда казалось, что оно просто для украшения интерьера.
— Это точно! Оно очень красивое!
В гостиной воцарилось молчание. Я не стал упоминать, что три раза на моей памяти радио все-таки включалось. Само по себе. Когда к нему никто не прикасался. Совсем ненадолго. Но в те три раза оно казалось мне каким-то жутким. Словно походило на голодного хищника. Что-то было в нем в эти моменты зловещее, угрожающее.
— Интересно, какую музыку оно играло? — в задумчивости произнесла она.
— Реквием Моцарта, — ответил я на автомате и осекся, поняв, что проговорился.
— Ещё скажи, что оно самого Моцарта помнит! — рассмеялась она, решив, что я шучу.
Но я не шутил.
— Нам идти не пора? - рискнул я сменить тему. — Кино скоро начнется. Можем опоздать на сеанс.
— Ну, подожди чуть-чуть, — заканючила она, машинально прокручивая колесико настройки.
Внезапно раздалось шипение. В белом шуме радио снова ловило волны.
— Ого, ты слышишь? — воскликнула она.
— Идём, — ещё раз попробовал настоять я, но понимал, что теперь это безнадёжно.
В белом шуме еле различимо можно было уловить знакомую мелодию. Реквием Моцарта.
Я не уточнил ещё одну деталь. Каждый раз, когда радио включалось, в моем доме кто-то умирал. Кто угодно, кроме меня.
Словно оно выбирало себе жертву и поджидало удобного момента. Вот, как сейчас. Ей осталось немного